Дочь Роксоланы - Страница 79

– Бежим! – Михримах схватила сестру за руку и бросилась прочь. Позади некоторое время раздавался топот и неестественный смех, будто смеялся не человек, а какой-то гомункулус, о котором любили писать в гяурских книжках по алхимии. Словно бы в страшном сне мелькали лица, одежды, один лоток со сладостями сменялся другим… Наконец преследователь отстал.

– Мы больше никогда, никогда не станем ходить на праздники в город, – решительно сказала Михримах, когда девочки рискнули остановиться и отдышаться. Орыся молча кивнула.

Обе знали: они вряд ли сдержат это обещание.

* * *

– Как думаешь, что ему все-таки было нужно? – спросила старшая сестра, когда густой мрак впереди, все-таки озаряемый искрами факелов, еще более сгустился: на них надвигалась стена дворца Топкапы, а там факелы горели лишь поверху.

– Сама подумай, – ответила Орыся.

– Да я всю дорогу об этом только и думаю. Как, ну как он распознал во мне девушку?

– Ничего он не распознавал. Нужны мы кому-то как девушки, тощие недомерки…

– Да, я тоже каждый раз, глядя в зеркало, переживаю, – вздохнула Михримах. – Но у нас ведь еще есть пара лет, может, и округлимся к тому времени, как нас замуж выдадут. А пока действительно, для удовольствия таких не целуют.

Младшая сестра промолчала. Что-то царапнуло ее в этой речи, хотя старшая наверняка ничего такого не собиралась делать. Что же именно? Может, разговор о грядущем замужестве? Но ведь как иначе, не до седых же волос сидеть в гареме, как те несостоявшиеся наложницы, которые все ожидают и ожидают…

– А вот он для удовольствия, – неохотно сказала она, – как раз потому, что не распознал. Думал, что мы мальчики.

– Скажешь тоже! Почему же тогда…

– Потому. Дурой-то не будь, ладно?

Михримах даже остановилась.

– Но ведь это харам! – воскликнула она громовым, насколько это могло получиться при ее возрасте и поле, голосом. – За такое же камнями побивают, а потом сразу отправляешься в преисподнюю! Ведь сказано же: «Кто поцеловал мальчика с вожделением, тот подобен совершившему прелюбодеяние со своей матерью семьдесят раз».

– Ну да, харам, запретное деяние. Вот отыщи четырех совершеннолетних, полноправных и благочестивых мужчин, готовых засвидетельствовать, что все видели воочию – да не поцелуй, а именно все! – ну и будет тогда побитие камнями. А не найдешь таких, значит, этот… гомункулус понесет наказание от Аллаха. Который, конечно, все видит и неуклонно карает, но, в великой милости своей, потом, позже. И не всегда кара его понятна смертному.

– Грамотная какая… – надулась Михримах.

– Обе мы грамотные. Рядом сидели на уроках законоведения.

– Да уж, рядом… – Старшая сестра потупила взор.

На самом деле как-то частенько случалось, что во время особенно нудных уроков «госпожой Михримах» была Орыся. И слушала, и записи вела, и потом по ним отвечала. А до глаз закутанной в чадру служанке, которая сидит пусть не буквально рядом, но сразу за спиной своей госпожи, урок запоминать ни к чему. Ей и так благодарной быть следует, что дозволяют присутствовать в зале, где звучат слова мудрости.

Девочки вдруг встали как вкопанные: по темной улице впереди них кто-то шел, в ту же сторону, что и они. Угрозы от него не ощущалось – похоже, просто обычный горожанин, до дыр прогулявший содержимое своего кошелька и до горла набивший утробу праздничными лакомствами. Но пусть пройдет своей дорогой.

– Как вообще в таком деле четырех свидетелей найти можно? – задумчиво произнесла Михримах.

– Наверное, один из них кроватью притворяется, другой – подсвечником, – зачастила Орыся, обрадованная, что они с сестрой в очередной раз не поссорились (а то в последнее время у них что-то частенько начали случаться… может, и не размолвки, но на грани того), – а двое оставшихся, взявшись над головой за руки, дверные косяки вместе с притолокой изображают.

Девочки прыснули. Они не сказали друг другу ни слова, но обеим сразу вспомнилось, как Карагез пытался замаскироваться под мост.

– И вообще, о подобных грехах лучше не знать лишнего, честно, – примирительным тоном продолжила младшая сестра. – А то у нас во дворце по этому делу стольких камнями забить нужно, что на всех площадях мостовые придется разобрать.

– Точно знаешь? – В глазах Михримах загорелись насмешливые огоньки.

– Совсем не знаю! – Орыся постучала себя пальцем по лбу. – Как и не знаю, что мы с тобой, соблюдайся такие законы, точно на свет не родились бы. Потому что даже дедушка наш, Селим Жуткий, он, видишь ли, не только бабушку нашу любил и не только прочих наложниц. А уж прапрапрапрадедушка Баязид Йылдырым, Молниеносный, тот вообще, знаешь, как кукла Кер Хасана: все, что шевелится… Притом ведь столп веры был. И светоч закона.

– Эй… Ты такого не говори. Такого нам на уроках истории не рассказывали, это-то я бы мимо ушей не пропустила.

– Так и не говорю ведь! И, уж конечно, на уроках точно не рассказывали.

Говоря о дедушках и прадедушках, Орыся вдруг словно наяву увидела след кровавой ладони на изразцах колонны… услышала испуганное перешептывание евнухов, воинственный рык Пардино… Но все это существовало как бы отдельно от того, что она сейчас рассказывала сестре. Они – дочери султана. Да, есть у султана дочь по имени Михримах, пускай и в двух лицах.

– …То есть спокойнее думать, что сегодня тот сумасшедший просто ошибся, – по-прежнему примирительно заключила младшая. – Бывает. Даже Азраила ведь, случалось, узнать не умели!

– Ой, да!

Тут шаги впереди наконец стихли и девочки снова двинулись к дворцу. Вот она, Грозная башня: пара факелов наверху, возле угловых зубцов, а подножие тонет во мраке.