Издали увидев Орысю, он тут же резво поднялся, начал прилаживать на плечах лямки короба. Но вдруг с шумом уронил его. Не обращая внимания на грохот, сделал несколько стремительных шагов вперед – и из правого рукава его неуследимо выплеснулось ядро бассалыка на длинном ременном шнуре.
Орыся резко обернулась и увидела, что за ней следуют двое. Совсем юноши, даже подростки.
– Сзади! – испуганно крикнул ей один из них. А другой крикнул: – Берегись, господин!
И оба, один с ножом, другой с короткой дубинкой, бросились… не на нее, а спасать ее от Дэванэ, уже занесшего кистень для удара – чтобы спасать ее же, Орысю, от этих юнцов.
Девушка едва успела, широко разведя руки, встать между ними, а то ее защитники поубивали бы друг друга. Конечно, так можно сказать только из милости к мальчишкам: на самом-то деле нанятый в Сандаловом бедестане дурачок уложил бы их обоих сразу и без малейшего урона для себя.
Его долго пришлось успокаивать: даже согласившись убрать бассалык, Дэванэ продолжал взрыкивать, грозно сопел и водил по сторонам налитыми кровью глазками, словно поднявшийся на дыбки бурый зверь айы, готовый задрать любого.
А подростки оказались сыновьями Баратава. Отец, как выяснилось, велел им следовать «вон за тем юношей» и беречь его от любых опасностей.
Убедить их, что юноша вовсе не жаждет их сопровождения по городским улицам, оказалось чуть ли не труднее, чем окончательно успокоить дурачка.
Орысю в какой-то мере утешило только одно: по крайней мере, сверстники (старшему, Тевфику, исполнилось семнадцать, второй же брат, Ламии, был полутора годами младше) не угадали в ней переодетую девушку. А отец им, конечно, этот секрет не раскрыл.
Окончательно рассталась она с Дэванэ уже в сумерках. Неподалеку от Грозной башни, но так, чтобы тот не видел, куда направляется его спутник, шатаясь под тяжестью короба.
Мало ли. Он, конечно, дурачок, но тайну греческого лаза надлежит беречь особо тщательно. Даже учитывая, что ей с сестрой вскоре эта тайна перестанет быть важна.
Багдасар объяснил девушке, что различать «белые» и «желтые» монеты Дэванэ не умеет, зато владеет счетом до десяти, поэтому при расставании надо вложить ему в каждую ладонь по десять медяков. Орыся так и поступила, а когда дурачок, медленно сосчитав их все, удовлетворенно закивал, добавила поверх каждой кучки мангиров по одной полновесной акче.
Дэванэ воспринял это с совершенным равнодушием. А Орыся вдруг укорила себя: это дочь султана может позволить себе швыряться серебром, а она должна готовиться к такой жизни, где положено знать счет деньгам.
Например, нетронутые дукаты в потайном кармашке на поясе (надо все-таки постараться отдать лодочнику хотя бы часть, несмотря на то что Баратав, конечно, будет отказываться намертво) – это, весьма возможно, вообще последние золотые монеты, которые побывают у нее в руках.
То есть в руках у них с сестрой.
– Ну ты и дура! – безапеляционно заявила Михримах. Подумав, милостиво добавила: – Обе мы дуры…
Орыся молчала, потупив взгляд. Сейчас, при свете солнца, их ночная затея и вправду выглядела… прямо скажем, не слишком разумной.
Ее ночная затея. Хотя они обе действительно повели себя как дуры.
Началось все во время занятий, проходивших в гаремной библиотеке, когда сестры, постигая премудрость благородного языка фарси, вдруг наткнулись на старую византийскую тетрадь. Что поделать, раньше тут была Византия… Да и не надо что-либо делать с этим, а то придется отказаться не только от книг или кораблей, но и от каменных стен дворца.
На этом вчетверо сложенном и прошитом по сгибам листе пергамента был рисунок восточной части дворца. То есть тогда еще не дворца, а крепости. И Башня Лучников в ту пору, оказывается, была сдвоенной, потому что являлась угловым укреплением. Это сейчас стена протянулась иначе, охватывая куда более обширное пространство.
А если присмотреться, то можно увидеть, что был туда еще один вход, между левой частью башни, ныне снесенной, и правой, сейчас обращенной к дворцу как раз стороной бывшего межбашенного пространства.
Где начинался этот ход? Как шел? Куда вел?
С первым и третьим вопросом все было ясно: начинался ход внизу, у основания стены, а вел наверх, в бойничный каземат. На второй же ответить оказалось сложнее.
Скорее всего, это была узкая, как древесный ствол, труба винтовой лестницы, идущая в самой стене. Если так, то она могла сохраниться до сих пор.
Собственно, ну и что? Дворец усеян такими ходами, как сыр дырами, вот только они большей частью никуда не приводят, даже если изначально куда-то вели.
Все эти ходы – ложные. Даже тот, через который они выбирались из дворца. Потому что на самом-то деле дворцовые стены – убежище… даже пускай временами превращающееся в узилище. Но за его пределами ничего стоящего нет. То есть можно полюбоваться на второсортных акробатов, отведать третьесортной халвы – и в результате лишь чудом не попасть в невольничий закуток.
Главное же – зачем им Башня Лучников? То есть сестры лазали туда с Пардино, сперва маленьким, потом уже рысенком-подростком, чтобы дать ему возможность поохотиться на крыс. Для такой охоты это было лучшее место во дворце.
И снова: ну и что? Отличное развлечение, когда им четырнадцать лет, а рысенку меньше полугода. Но вот им уже больше пятнадцати (с ума сойти! А ведь был момент, когда, казалось, не доживут до столь зрелых лет…). Наверное, вскоре уже и замуж. Многое произошло за это время, много они увидели неожиданного, даже лишнего. А Пардино вырос так, что тяжеловато его стало поднимать по стене.