Дочь Роксоланы - Страница 48

Михримах вздрогнула снова.

– Говорят, как-то раз отец наш султан, узнав, насколько Рустем поднял налоги в подвластной ему провинции, приказал их снизить, а тот искренне удивился: как же это можно снижать уже назначенный налог? И народ, мол, не поймет, и казне урон… Отец наш султан стукнул кулаком по колену и подтвердил приказ, Рустем, низко кланяясь, заверил его в своем полном повиновении, – но потом все равно как-то так устроил, что налог снижен не был.

– Не слышала. – Михримах с трудом подавила желание язвительно ответить: «Мы-то с тобой налоги назначили бы куда разумнее, так ведь?»

– Зато он, как верноподданный, получивши в жены девицу от семени султана, «ритуал вползания» будет исполнять неукоснительно. – Орыся, только что лившая слезы, уже стала собой прежней, беззаботной и бесстрашной насмешницей. – Иной паша-воитель, пожалуй, и пренебрег бы: кто на него донесет, не жена же – а вот паша-казначей этот обряд станет соблюдать с особой скрупулезностью, гордясь оказанным доверием. Не только во время первой брачной ночи, но и потом, все те годы, что длится супружеская жизнь. Представляешь, ты ждешь его, томно раскинувшись на ложе, облаченная только в красоту свою, а он, войдя в опочивальню, каждый раз становится сперва на колени, потом на четвереньки, затем и вовсе ложится на брюхо – и так доползает к постели и вползает к тебе в объятия. Первый год это тебе даже лестно будет, второй – забавно, на третий ты про себя браниться начнешь, а все следующие – уже и вслух… Но бесполезно: достойный супруг каждый день, то есть ночь, год за годом, с гордым выражением всего себя все ползет и ползет, как клоп постельный.

– Веселее не придумаешь, – коротко согласилась Михримах. Ее прямо-таки передернуло.

– Ты что? – Орыся, почувствовав неладное, придвинулась к сестре вплотную, погладила ее по щеке. – Ты только не бойся… У нас все получится!

– Хорошо бы… – пробормотала Михримах, к которой вновь вернулось ощущение, что она перестает быть старшей. – Я боюсь только одного – не оказались бы наши ребята, мой и твой, в делах постельных еще более диковатыми. Мы, сокровища гаремной выучки, им не в коня корм будем… Ведь в их краях, кормилица рассказывала, после первой ночи, представляешь, кровь не на простыне надо показывать, а на рубахе!

– А я не боюсь. Научим… – Орыся махнула рукой, – наши ведь ребята, ты все верно сказала! Твой и мой!

– Тогда я тоже не боюсь… – вздохнула Михримах.

И опустила взгляд.

4. Визит госпожи

Михримах встала рано. Босиком и на цыпочках, чтобы не разбудить все еще спящую сестру, вышла в соседнюю комнату. Но не разбудить ночевавшую там кормилицу ей, конечно, не удалось.

– Что-то случилось? Куда ты в такую рань? – не на шутку встревожилась Эмине. И привычно начала ворчать, в четверть голоса, потому что тоже помнила о дремлющей через стену Орысе. – С ума я от этого ребенка сойду… Возраст невесты уже, а все равно что маленькая девочка, за которой нужен глаз да глаз. И все бегает куда-то, где-то носится. И секреты у них с сестрой, все-то сплошные секреты… с сестрой да с Узкоглазым, шайтан его побери… Совсем голову потеряла. Знать бы, от чего, да ведь, поди, и сама не знает…

Михримах лишь отмахнулась:

– Ничего не потеряла я голову! Есть кое-какие дела, о которых я, да, тебе не все рассказываю, ну так ведь я уже и вправду не маленькая девочка… Так, умываться, причесываться, одеваться и завтракать, только тихо. А после утреннего намаза съездим к одному человеку.

Кормилица только рот разинула. Девушка лукаво прищурилась и тоном ниже добавила:

– К Рустему-паше.

Эмине лишь руками всплеснула и одобрительно закивала:

– Вот и правильно, милая, так и надо. Хороший человек, на заслуженном месте. И жених видный, и ничего, что старше, пусть, это только хорошо, зато не обидит, всегда приласкает, лелеять будет, такой-то цветочек! Ведь какой подарок-то уже сделал, загляденье одно.

– Вот уж кстати напомнила! А я бы и забыла надеть…

– Ну да, так я и поверила тебе, детка. Непременно надень это ожерелье. Оно и правда очень красивое.

– Тебе нравится?

– А как же!

– Вот и мне…

Она не вернулась в спальню: зеркала были и здесь, а шкатулке с драгоценностями здесь даже полагалось храниться, ну а то, что они с Орысей ее иной раз к себе брали, так это как раз нарушение дворцовых правил. Порхнула к шкафчику, вытащила ларец, с нетерпением открыла. Достала тот подарок паши, о котором шла речь, – золотое ожерелье в три цепочки, с изумрудами и рубинами вдоль орнамента.

Подошла к зеркалу, примерила. Смотрелось украшение потрясающе, в тон глаз и в тон волос. Кто бы мог подумать, что мужчина сумел оценить, насколько это важно…

Еще бы наряд к нему соответствующий, но это они сейчас непременно подберут.

– Красиво-то как… – вздохнула кормилица. И засуетилась вокруг, причесывая свою ненаглядную и такую взбалмошную питомицу. – Я и говорю, знающий человек паша, понимает толк и в золоте, и в каменьях, не случайно же он всеми денежными делами заправляет у твоего батюшки, да уж и во всей стране. Вы прекрасно подходите друг другу, прекрасно! И детей у вас будет много, да снизошлет Аллах вам их столько, сколько пожелаете.

Михримах слушала и загадочно улыбалась. Да, дети. Только вот не от Рустема-паши она бы их желала, а от… кое-кого другого. Усатого, чубатого и кареглазого.

Почему-то все мысли только о нем. И снится постоянно. И будто рядом всегда, руку только протяни и дотронешься. Неужели вот это и называется любовью?

Гарем есть гарем. Михримах не раз приходилось слышать, как девицы и женщины – юные, постарше и вовсе пожилые, уже под тридцать, – именно так эти чувства и описывали, закатывая глаза и хватаясь за грудь. Только вот сердце у Михримах бьется лихорадочно от той самой любви или все же от страха?